Соблазнённая  - Эрика Адамс

– Не будет никакого открытого заседания суда. Не будет ни защитников, ни обвинителей, разглагольствующих во всеуслышание на подобную тему, что вы затронули с супругом. Не будет ничего. Вы будете осуждены по обвинению, да. Но формулировка будет иной.

– Не может этого быть… А как же милость Короля?

Следователь громко расхохотался. Он смеялся долго, утирая слёзы, выступившие на глазах:

– Хорошенькое же дело. Готовить государственный переворот, желая лишить короля власти, дарованной ему Господом Богом, и уповать после того на помилование…

Потом сжалившись над потрясённым и неверящим взглядом девушки, протянул лист с гербовой королевской печатью.

– Вы сидите с таким видом, будто видите во мне своего первейшего врага, в то время как нажили врага в виде Короля. Ознакомьтесь с приказом.

Как и говорил следователь, Лаэрта Солсбури обвиняли совсем в ином: подлоге и расточительстве вверенных ему средств, шантаже и мелком подстрекательстве… Но сам приговор был суров: полная конфискация имущества, принадлежавшего супружеской чете и казнь через повешение.

– Не может этого быть…

– Вы вправе попросить Короля сжалиться. Но никто не гарантирует, что ответ будет положительным.

И всё же Эмилия направила письмо, полное раскаяния и мольбы. Ответ пришёл в кратчайшие сроки: Король был настолько милостив, что разрешил заменить повешение на отрубание головы. Для супруги изменника.

Дно. Ниже падать некуда. Абсолютное и беспросветное дно. Эмилия тряслась от холода в сырой камере, бок о бок с проститутками, воровками, нищенками и сумасшедшими… Король смилостивился, сменив казнь через повешение на отрубание головы. Но он не отдал приказа на то, чтобы всё было сделано как полагается. Эмилия Тиммонс, Эмилия Солсбури…

Сейчас она была никем. Одной из вечно голодных и трясущихся от холода заключенных, дерущихся за каждую корку хлеба. В камере было темно и грязно, воняло немытыми телами и человеческими испражнениями. Одна из девиц то и дело исторгала из себя потоки жёлтой рвоты, пятная и без того замызганное арестантское платье. Её лихорадило больше прочих, но тюремного врача никто вызывать не собирался.

Сдохнет раньше срока – одной детоубийцей станет меньше. По словам сотоварок по камере, эта девица, немногим моложе самой Эмилии, задушила собственное дитя и бросила его труп в сточную канаву. К подобным ей не было жалости даже среди сокамерниц. Они презрительно плевали в её сторону и били по голове, едва та пыталась приблизиться к ведру с затхлой водой, чтобы напиться…

Король решил избавиться от неугодных тихо и незаметно. А солдат, стоявший на страже, прочел короткую заметку в газете длиной в несколько строк. Славного имени Солсбури отныне не существовало: имущество конфисковано, все родственники, занимающие видные посты, смещены вниз по карьерной лестнице. Ни слова не было сказано о том, что и Тиммонсов постигла та же участь. Эмилия понимала: случись чудо и отмени Король приказ о казни, сменив его на помилование, они с Лаэртом будут вечными париями даже среди самых близких и родных.

Единственное, что должно было состояться открыто и на всеобщее усмотрение – сама казнь. Лаэрта повесят, а ей – отрубят голову. Казнь состоится в соседнем городке, в ярмарочный день, при большом скоплении народа.

Последний раз Эмилия видела Лаэрта больше недели назад, при оглашении приговора. Присутствовало всего несколько человек. Все из числа служащих управления. Лаэрт даже не пытался ничего сказать и отказался от предоставленного ему слова. Он был сломлен и раздавлен. Эмилия не узнавала в нём того самого мужчину, что когда-то пленил её воображение.

И дело было не в грязных волосах, повисших сальными сосульками вокруг побледневшего лица, приобретшего сероватый оттенок. Не в сгорбленности фигуры, не в скорбных складках вокруг рта и не в прорезавшихся морщинах. С её божества слезла вся позолота, и он оказался всего лишь одним из прочих, а может быть даже хуже них. Потому что сдался задолго до того, как было вынесено решение, и даже не попытался изменить хоть что-то, покорно приняв навязанную ему судьбу. Он стал мертвецом задолго до того, как петле было суждено схлестнуться на его шее.

А дальше всё как в дурном сне – холодная и тряская повозка, в которую арестанток запихали, будто живой скот. Все сидели, сбившись в кучу, словно овцы, прижимаясь грязными телами друг к другу в поисках хоть какого-нибудь тепла. Прислониться к стене повозки – означало бы замёрзнуть незамедлительно. С утра хмурые стражники выгоняли арестанток бранной руганью на улицу, для справления нужды прямо тут же, вдоль обочины расхлябанной дороги.

Поздняя осень пронзительным ветром цепко хватала за оголённые участки тела и заставляла покрываться мурашками холода. Кормили их корками черствого хлеба, кидая их через решётку, словно помойным псам. Эмилия держалась в стороне, не принимая участие в драке за кусок плесневелого хлеба.

– Сдохнуть хочешь? – щербато улыбнулась проститутка, обсасывая корку и поглядывая по сторонам единственным глазом. Второй был подбит в драке и заплыл…

– Всё равно голову отрубят, – пробормотала Эмилия, отворачиваясь.

– Всех повесят, а тебе голову отрубят? За какие заслуги?

Эмилия зябко повела плечами. А потом все опять сбились в кучу. Повозка тронулась с места – поездка продолжалась. Мерное движение в заданном ритме укачивало. Усталость наваливалась вместе с тревожным сном – смежали веки. Эмилия не заметила как уснула, а очнулась от резкого толчка и громких криков. Раздались звуки выстрелов и бранная ругань. Вокруг повозки с заключёнными что-то происходило. Одна из девиц, еще не потерявшая рассудок от страха, подошла узкому зарешечённому отверстию в двери повозки, выглядывая наружу.

– Что там? – подали голос все остальные.

Ответить девица не успела – дверь резко распахнулась внутрь, отбросив девушку. Она упала на спину, нелепо взмахнув руками и раздвинув колени.

– О, а нас уже встречают!..

Громкий хохот. В дверном проёме несколько мужских фигур, явно не стражники.

– На выход, дамы! Да поживее…

С места никто не тронулся. Громыхнул выстрел.

– Живее!..

Одна за другой они потянулись на выход. Снаружи двое мужчин растаскивали трупы убитых стражников, заваливая их землёй и опавшими листьями.

– Джо, пересчитай потаскух!..

Заключенные попали в руки банды головорезов. Хуже ничего не придумаешь… Однако, оказывается, можно. Головорез оглядывал девушек и женщин разного возраста, словно скот, выставленный на продажу.

– Эй, тут две уже еле дышат..

– Кончай их без разговоров.

Двум несчастным перерезали глотки: той детоубийце и совсем уже дряхлой старухе.

– Глянь, какая..

Эмилию выдернули за руку. Раздались присвистывания и похабные шуточки. Один здоровяк демонстративно схватился за пах.